Огненный 42-й. Во время авианалета в ночь на 4 апреля в стоявший у причала пароход «Нью-Вестминстер Сити» попало 5 бомб, возник пожар и угроза взрыва еще невыгруженных 200 тонн боеприпасов. Большая часть команды покинула судно и разбежалась. Горели мостик, надстройки, летели куски горящего дерева, на мостике взорвались сигнальные ракеты и дымовые шашки, судно заволокло дымом, палуба раскалилась, в трюме начали рваться снаряды.

Меж тем к началу 42-го Мурманский морской торговый порт был малолюдным и маломощным. В начале войны его ориентировали на снабжение Мурманского направления Карельского фронта и Северного флота. Очевидно, были опасения, что Мурманск не устоит, и ценное оборудование отправили в Архангельск, куда первый конвой союзников пришел уже в августе 41-го. Туда же командировали и наиболее квалифицированных работников, а многие ушли на фронт.

 

Изменить положение помог «император Арктики» - всесильный начальник Главсевморпути Иван Папанин. Он направил в Мурманск 4 крана из Мончегорска, вернул портовский кран из Кандалакши и еще один «мобилизовал» на Северном флоте.

6 января из Рязанской области прибыли 1819 рабочих, на следующий день - 480 из Архангельска. К сожалению, почти все не имели ни малейшего представления о портовской работе, почти каждый третий - с физическими недостатками.

А уже 11 января в Мурманск пришел первый конвой из 9 судов, доставивших 29541 тонну военных грузов и продовольствия. Работа по разгрузке шла тяжело: сказались и неопытность новой рабсилы, и частые снежные заносы, и то, что по военному времени работать приходилось с затемнением - из-за опасности немецких бомбежек. В итоге нормы выполнялись только на 60 процентов.

На причалах еще высились горы неотправленных по железной дороге грузов первого конвоя, а в порт пришел второй: 8 судов, 18732 тонны - танки, самолеты, амуниция, продовольствие.

24 января из Архангельска приехали еще 809 рабочих и 38 специалистов.

Неутомимый Папанин, казалось, был везде: на причалах и совещаниях, вел переговоры с Москвой и решал вопросы с союзниками. По его распоряжению были оборудованы 10 общежитий для грузчиков, он же выбил доппитание к и без того для портовиков ненормированному. Был создан «папанинский фонд», из которого кормили лучших докеров. С 16 января грузчиков перевели на сдельную оплату.

Тем не менее второй караван разгружали дольше первого: груз был громоздкий и тяжеловесный, а кран большой грузоподъемности в наличии только один.

На 1 февраля в порту насчитывалось 2636 грузчиков объединенных в 153 бригады. Тогда же порт организационно поделили на 5 районов.

С увеличением светового дня темпы работ возросли, но увеличилось и число авианалетов: за месяц 22 бомбардировки Мурманска, 6 из них - на порт.

7 марта налетел сильный шторм, итог - массовые обрывы проводов и снежные заносы. Сложности подкидывала не только природа: закончилась проволока для крепления грузов на железнодорожных платформах. Проволока была у военных - на Рыбачьем. И на воюющий полуостров отправился с десятью рабочими замначальника первого района порта Спиридонов. Они под артобстрелом немцев собрали 44 тонны телеграфной проволоки и доставили ее в Мурманск.

11 марта прибыл очередной конвой из 15 судов, всего в порту скопилось 45 транспортов - у причалов и на рейде. На причалах высились штабеля грузов. Все это не прошло мимо германской авиаразведки, и 16 марта немцы совершили налет на порт, были серьезно повреждены телефонная связь, электросеть и водопровод.

А 24 марта асы люфтваффе бомбили порт дважды: 46 погибших, 15 раненных тяжело и 20 - легко. Пострадали 13 иностранцев, в основном малайцы с парохода «Ланкастер Касл», стоявшего под разгрузкой у причала, - бомба взорвалась в машинном отделении.

Один за другим шли союзнические караваны. И бомбардировки - тоже одна за другой.

3 апреля потоплен стоявший у 14-го причала польский пароход «Тобрук». 5 апреля потоплен водолазный бот, разрушены склад и 5-й причал. 15 апреля 1000-килограммовая бомба попала в бомбоубежище на 8-м причале: из 31 человека 21 убит, остальные ранены. Добит стоявший на рейде «Ланкастер Касл», поврежден «Эмпайр Старлайт». Перебита водопроводная магистраль, повреждены железнодорожные пути, выведена из строя электросеть, телефонная и радиосвязь. 23 апреля потоплен мощный плавкран № 1.

В апреле зафиксировано 64 вражеских авианалета на Мурманск, на порт было сброшено 152 авиабомбы.

Круглосуточная - изо дня в день - работа по восстановлению разрушенного выматывала и физически, и морально. Портовики жили и работали на грани психологического срыва. И совершенно естественно, что в такой тяжелой обстановке сущность каждого проявлялась, как под увеличительным стеклом.

Так, в апреле полторы сотни грузчиков-симулянтов были отправлены из Мурманска. Куда? Вряд ли в санатории для лечения нервов... В то же время бригады Попова, Воропаева, Щукина, Санаксырова, Чернобривого, Волкова, Черенкова, Зуева, Контиевского отказывались уходить в бомбоубежище при объявлении воздушной тревоги (она звучала и во время разведполетов немцев) и прекращали работу только с началом бомбежки.

Руководству порта приходилось ломать голову не только над обучением новых кадров и организацией разгрузо-погрузочных работ. «Чем кормить людей?» - это был вопрос вопросов. И его решали с выдумкой.

Когда по весне начался сезонный подход рыбы к Мурманскому побережью, стало ясно, что упустить ее нельзя. Но большая часть промысловых судов была мобилизована Северным флотом. Да и вражеские авиация и подлодки не давали возможности вести промысел в Баренцевом море в довоенных масштабах.

На прибрежный лов бросили все: свободные от работы портовики выходили на лов на «мелочевке» - елах, карабасах, шлюпках. Порт создал бригаду из восьми рыбаков, которые промышляли в Териберке и поставляли свежую рыбу в портов-ские столовые. А еще «нет худа без добра»: питание портовиков разнообразили... немецкие летчики - когда они при налетах промахивались и бомбы падали в залив, суда портофлота оперативно собирали глушеную рыбу.

В конце лета - начале осени всем портовикам были спущены нормы по сдаче грибов и ягод. Грибов в итоге собрали 20 тонн, а брусники, черники и вороники - 15.

Но это потом, а в конце мая город и порт охватила... «навозная лихорадка». Портовики активно осваивали профессию картофелеводов: всем были нарезаны земельные участки, агрономы читали лекции по огородничеству, горсовет распределял семенной картофель.

В подсобное хозяйство в Коле откомандировали две бригады грузчиков, на учет был взят навоз - единственное доступное тогда удобрение. По воспоминаниям очевидцев, доходило до того, что самые предприимчивые по ночам таскали навоз в вещмешках из района Колонизации (нынешнее Планерное поле).

И все эти полевые работы проходили при непрекращающихся бомбежках: 6 и 31 мая в Мурманск пришли два самых крупных в 42-м каравана, и немцы «работали» без выходных. Были потоплены пароходы «Алкоа Кадет» и «Субботник», взрывом сильно поврежден «Стил Уоркер». Случались и диверсии.

12 мая на 15-м причале с парохода «Байон Чико» в вагоны выгружали тринитротолуол - сильнейшую взрывчатку. Вдруг из вагона выскочили грузчики и бросились в панике врассыпную, вслед за ними из вагона повалил дым и показались языки синего пламени. Находившийся на причале весовщик-комсомолец Куликов залез в вагон и сначала ногами, а затем полушубком стал тушить пламя.

Тем временем паника охватила весь причал, и только инвалид Великой Отечественной кладовщик И. С. Тупицын схватил огнетушитель и пришел на помощь Куликову, вместе они потушили пожар. И предотвратили огромную беду - ведь рядом стояли десятки груженых ТНТ вагонов: перекинься на них огонь - и неминуемый взрыв унес бы сотни жизней, разрушил большую часть порта. При расследовании в щелях вагонного пола между досками был обнаружен порошок, воспламенявшийся при трении тем самым синим пламенем...

С начала июня они помимо ставших уже привычными фугасных бомб начали применять зажигательные. Наступившая теплая и сухая погода вызывала беспокойство. Город готовился: разбирали разрушенные бомбежками деревянные дома, проверяли на отсутствие хлама чердаки и наличие противопожарного инвентаря, песка и огнетушителей. Беда пришла 18 июня.

Около 11 часов над городом, не отбомбившись, в сторону моря прошли 4 вражеских самолета. Все понимали - это разведка. Через час налетели 6 бомбардировщиков, сбросили несколько фугасок и два десятка кассет с зажигалками.

Через 20 минут пожары охватили район Колонизации, улицы Перовской, Володарского, Карла Маркса. Поднявшийся сильный ветер перебрасывал горящие доски и щепки на 200 метров. Пожар бушевал до самого вечера, огнем было уничтожено 73 портовских дома, 2850 семей портовиков остались без крова и потеряли имущество на 170 557 906 рублей. Жертв было очень много, особенно среди женщин и детей.

После 18 июня налеты вражеской авиации не прекратились. Жилья катастрофически не хватало, заняты были все сараи и кладовки, строили шалаши и землянки, в них и жили. И шли «из дома» на работу в порт, который трудился в обычном ритме до 22 июня, когда от причала отвели последний разгруженный пароход из конвоя, пришедшего 31 мая.

А 1 июля немцы совершили 8 налетов, быстро распространившимися пожарами была охвачена вся центральная часть порта. Сгорели 16 складов, 7 домов, интерклуб, лесопильный завод порта, две конюшни, телефонная станция, кузница, здравпункт и без числа мелких служебных построек.

4 и 8 июля в Архангельск отправили 2388 портовиков, осталось 1500. Отъезжавшие тянули с собой все - собирали горелые утюги, пилы, топоры, в столовых забирали миски и ложки. Не для наживы - они думали, что порт кончился. Оставшиеся думали иначе.

На пожарищах собирали листовое железо, трубы, гвозди, лопаты, ломы, все металлические отходы. И строили-строили-строили... Строительный лес - жесточайший дефицит! - заготавливали в Кеми, дрова - в Кандалакше. Собирали плавник на обсушке. На реки и озера отправили рыбацкую бригаду - в портовских столовых появились семга (!), кумжа и сиги. Бригада из портовиков-охотников добывала лосей и боровую дичь.

Дух тогдашнего Мурманска олицетворяли мальчишки - с наступлением зимы они для катания с горок стали вместо санок использовать половинки кассет от немецких зажигалок.

И 25 декабря случилось то, во что в июле было невозможно поверить: в порт пришел первый союзнический караван новой зимней навигации из 10 судов - 59 750 тонн, танки, самолеты, пушки, снаряды, порох, мука, консервы. Это была победа.

С января 1942 года по июнь 1945 Мурманский порт переработал 2 157 тысяч тонн военно-хозяйственных грузов. По сравнению с объемом перевалки ПАО «ММТП» за 2014 год - 16 157 тысяч тонн -это составляет примерно 4 процента - очень мало. Но каждая такая ленд-лизовская тонна была оплачена кровью и жизнями портовиков.

За годы войны капитан портовского буксирного парохода «Кола» Зосим Иванович Хабаров сделал 89 рейсов с бойцами, техникой и боеприпасами на Рыбачий. 89 раз под артобстрелами, авианалетами, среди «волчьих стай» немецких подлодок - это 89 раз грудью на амбразуру. Гитлер был идиотом, если думал победить ТАКИХ людей!    

Новый, 1943 год мурманские портовики, как и вся страна, встречали с надеждой: теперь, после окружения немцев под Сталинградом, сводок Сов-информбюро ждали не со страхом, это были хорошие новости. Да и приход первого после почти полугодового перерыва союзнического каравана 25 декабря доказывал, что Мурманск и порт оправились от бомбежек лета 42-го и готовы продолжить свою боевую вахту.

Союзники... Их помощь ждали, и она была ощутимой, зримой - танки, самолеты, пушки, штабеля консервов на причалах. Но работать с ними было непросто.

Рядовые портовики, не очень-то разбиравшиеся в тонкостях большой политики, поначалу относились к англичанам (а первые караваны были чисто британскими) как к друзьям. Порой с излишним уважением. Гости это быстро почувствовали и осторожно, а потом все напористее стали вмешиваться в дела порта, требуя для себя преимуществ, внося неразбериху. Судовая администрация держалась замкнуто и чопорно, если не сказать «по-колониальному высокомерно».

На банкетах, устраивавшихся по случаю прибытия очередного каравана для «боевого сплачивания», англичане выражали сомнения в силе боевого духа Красной армии и опасения, что поставляемое в СССР оружие может попасть в руки врагов.

Казалось, все изменил Сталинград. И на банкетах с участием первых лиц, и в Интерклубе простые моряки с удовольствием поднимали тосты за успехи Красной армии и крепкий союз великих держав. Но это на словах, а на деле...

3 января лейтенант британского флота Бонневиль при снятии пушек с затонувших пароходов «Импайр Старлайт» и «Ланкастер Касл» отдал распоряжение команде парохода-крана «Импайр Элгар» привести в негодность на этих судах радиоаппаратуру и все механизмы. Британские военные траулеры самовольно передвигались в порту, швартовались к причалам и мешали работам.

Случались и недоразумения. Так, 29 апреля на пароходе «Дауер Хилл» красили дымовую трубу и нарисовали на ней свастику. Прибывшему на разбирательство представителю порта капитан Перин объяснил, что каждый сбитый судовой артиллерией германский самолет у них по обычаю отмечается изображением свастики на дымовой трубе, а они, дескать, накануне во время налета как раз сбили немца. Устранить «знак победы» капитан отказался, и труба была закрыта брезентом до ухода судна из Мурманска.

Бывали и инциденты посерьезнее. 27 апреля команда стоявшего у причала № 11 парохода-крана «Импайр Элгар» без всякого согласования и предупреждения открыла стрельбу из винтовок по рейду, пули летели на западный берег залива, угрожая жителям Абрам-Мыса. Капитан Вигхэм заявил, что его команда проводила учебные стрельбы.

Бесконечные конфликты с союзниками впору было называть вторым фронтом военных действий. А люфтваффе продолжали налеты на Мурманск и порт, в январе их было 30, некоторые длились по 3-4 часа.

Длительные бомбежки, неопытность рабочей силы (2 января из Архангельска прибыли 1800 новичков), недостаток складских помещений и перебои в подаче вагонов под разгрузку, естественно, снижали выработку. В январе она за смену на одного грузчика составила всего 2,5 тонны.

Больше всего портовиков беспокоило то, что бомбежки вывели из строя глубоководные причалы для судов с большой осадкой. Оставшиеся причалы позволяли обеспечить стоянку транспортов грузоподъемностью 3500-4000 тонн, а приходили в Мурманск в основном суда с грузами до 7000 тонн. Это заставляло делать бесчисленные перешвартовки и идти на риск: транспорт ставили под разгрузку на большой воде в расчете на то, что к отливу его успеют серьезно разгрузить. Взрывчатку и огнеопасные грузы из-за спешки нередко складировали на причалах вместе.

Штабеля продовольствия, громоздящиеся повсюду, провоцировали воровство. Боролись с этим жестко. В январе в боевых листках опубликовали фамилии 50 расхитителей, 11 из них были подвергнуты «общественному показу» - их выводили перед грузчиками на политинформациях, заставляли рассказывать о содеянном и называть себя ворами.

Над расхитителями было проведено пять показательных судов. Это давало результат: создавало обстановку нетерпимости - молодая девушка-весовщик Киреева задержала пятерых воров и сама доставила их в охрану порта.

Над расшивкой узких мест бились сообща. Бороться с нехваткой глубоководных причалов было предложено, организовав рейдовую перевалку грузов - на баржи и мелкосидящие суда. Правда, в навигацию 43-го года из-за нехватки малого транспортного флота сделать это не удалось. Ограничились полумерой: суда, стоявшие у причала, стали разгружать на два борта сразу - на берег и на ошвартованную с другого борта баржу.

А союзники продолжали «помогать». Особо отличались американцы: на стоянке в порту они совершенно не следили за своими судами, в частности за состоянием швартовых. Нередко они на полной воде лопались или ломали швартовые устройства на причалах. Так, 8 февраля стоявший у причала № 1 пароход «Джон Латроб» оторвало и отнесло прочь. Судовая администрация объясняла такие ЧП просто: на торговом флоте не осталось настоящих моряков, все толковые ушли в ВМС и армию, а пришедшая им на смену молодежь раньше никогда не видела моря.

Сказывалась и американская предприимчивость. Был у них такой порядок: если судно подвергалось нападению вражеской авиации, то - независимо от того, пострадало оно или нет - экипаж получал страховую премию. Но это надо было подтверждать расходом боеприпасов.

«Либерти» были отлично вооружены - до 8 зениток на борту. И союзникам было совершенно наплевать, что в порту судам разрешалось стрелять только в случае непосредственной угрозы. Как только в небе появлялся вражеский самолет, они открывали ураганный огонь из всех стволов. Логика понятна: больше потратишь - больше заработаешь. Очевидцы вспоминают, что при ночных налетах зрелище было внушительное: перекрещивающиеся трассеры, лучи мощных береговых прожекторов, взрывы фугасок и горящие зажигалки...

На берегу американцы вели себя свободно, а по мнению наших, даже развязно: во время воздушных тревог укрывались в убежищах, где «напоказ храбрились, иногда хулиганили, свистели» (вообще-то, в США свист - выражение одобрения).

Все ветераны отличают неистребимую страсть американцев к сбору сувениров: собирали все - почтовые марки, открытки, этикетки, спичечные коробки, карманные ножи. После Сталинграда бешеной популярностью пользовались портреты Сталина и почему-то Рокоссовского. Охотились за советскими плакатами и снимали их повсюду. Как-то моряки-конвойщики пришли на главпочтамт за марками и «ограбили» его: поснимали все плакаты со стен и унесли на свои суда, где развесили их по каютам.

Американская сувенирная лихорадка портовикам была на руку. В годы войны они страдали от табачного голода, и тут выручали заокеанские коллекционеры, охотно менявшие советскую экзотику на сигареты. Вот какой случай описывает капитан порта Георгий Вольт:

«Однажды на американском пароходе работали краснофлотцы. У одного была довольно старая мохнатая теплая шапка из собачьего меха. Американцы обратили на него внимание и все время спрашивали: «Кто это?» Им в шутку сказали, что это партизан, который временно находится на отдыхе и помогает выгрузке. Это произвело такой фурор, что чуть ли не вся команда начала паломничество, чтобы посмотреть на живого «партизана». Понятно, ребята всю смену курили вдоволь, а уходя, уступили знаменитую шапку как очень редкий сувенир «всего» за 500 пачек сигарет».

Источник : http://www.mvestnik.ru/shwpgn.asp?pid=2015040413